Нацумэ Сосэки

Развитие современной Японии

Лекция была прочитана
в префектуре Вакаяма в 1911 г.






Перевод © 2001,2002
Кохара Нобутоси, Александр Друнин
Под редакцией Александра Гуревича


   Так жарко сегодня... Боюсь, что идея собрать на мою лекцию столько людей была не слишком удачной. Я знаю, что вам предстоит еще одна, и понимаю, что когда лекций становится слишком много, вы неминуемо устаете от них. Но и у лектора есть свои сложности. Только что господин Маки сделал мне своего рода комплимент, сказав, что лекция Сосэки наверняка окажется интересной. Оказавшись перед вами после такого вступления, я становлюсь исполнителем, и в этой роли уже не смогу сойти со сцены, не продемонстрировав вам своего мастерства в оправдание его слов. Поэтому я ощущаю некоторую неловкость: ведь теперь мне необходимо прочесть хорошую лекцию. По правде говоря, у меня недостаточно для нее материала, и я даже попросил господина Маки по возможности продлить свое вступление. Тут нет секрета, и я рискнул об этом сказать, хотя тем самым и предаю гласности содержимое частной беседы. Господин Маки успокоил меня, уверив, что сможет говорить столько, сколько потребуется. Я поддался убеждению и попросил его поговорить подольше. Поэтому он с самого начала и рассказал о моей лекции, представил ее вам. Он выбрал такой способ, чтобы продлить свое выступление, и я должен быть ему благодарен. Однако теперь мне еще сложнее прочесть вам хорошую лекцию. Раз уж я просил его о таком постыдном снисхождении, становится очевидным, что моя лекция совсем не так хороша, чтобы на ее примере демонстрировать вам искусство красноречия. Наоборот, лучше мне быть с вами совсем откровенным и кратким: у меня нет ничего, что произвело бы на вас достаточно сильное впечатление.
   Конечно, раз я так многословен, то все-таки подготовился. Я не собирался в Вакаяму, но компания Асахи выбрала Вакаяму, поскольку я хотел побывать где-нибудь в Кинки. Я смог увидеть места, где раньше никогда не бывал, и ехал сюда вовсе не ради возможности прочесть эту лекцию. Я успел побывать на острове Тамадзусима и в храме Кимиидера. Вот почему я здесь не совсем с пустыми руками. Тему лекции я выбрал еще в Токио. Она будет такой: "Развитие современной Японии". Для меня не слишком важно, так ли надо использовать слово "современный", или правильнее было бы сказать "Развитие Японии на современном этапе". Главным является само наличие слов "современный", "Япония" и "развитие". Они объединены связкой "но" (служебная часть речи в японском языке - прим.пер.) А это и означает: "развитие современной Японии". Если вы спросите меня о направлениях этого развития, или о том, что мы должны для него делать, ответить я не смогу, поэтому я лишь объясню, что такое "развитие", а решать, что с ним делать дальше, оставлю вам. Вы можете спросить меня, есть ли вообще смысл это объяснять. Я все же думаю, что мои уважаемые слушатели не очень хорошо представляют себе, что в действительности означает выражение "развитие современной Японии". Вероятно, не слишком вежливо говорить так, но мне кажется, что японцы вообще плохо понимают, что такое развитие. Я и сам не очень хорошо понимаю этот термин. Но в силу обстоятельств у меня было время поразмыслить над ним. Цель моей лекции - поделиться с вами моими соображениями.
   Вы и я - японцы. Мы люди этого века, никто из нас не живет в прошлом или в будущем. Очевидно, что мы тесно связаны и с современностью, и с Японией и с развитием. Я думаю, что нам в такой ситуации было бы полезно изучить этот вопрос и получить по возможности предельно ясное представление о том, что же такое "развитие современной Японии". Такой подход может показаться чересчур академичным, но я хочу подчеркнуть, что мы начинаем наш разговор с термина "развитие", без каких-либо уточняющих определений, таких, как "современное" или "Японии". Мы произносим слово "развитие" по многу раз на дню. Но если всерьез задаться вопросом о его смысле, то окажется, что наши представления о таковом либо неверны, либо слишком расплывчаты. Поэтому я начну с определения того, что же означает само слово "развитие". Надо отдать ученым должное за их умение давать простые определения сложным вещам. Но, тем не менее, некоторые их определения мы порой находим неверными. Так случается, когда взамен простого объяснения слово получает что-то вроде тесного гроба, обрекающего его на неподвижность. В геометрии определением окружности считается множество точек, равноудаленных от ее центра. Это определение удобно и надёжно, поскольку его нельзя считать описанием никакого реального круглого объекта, оно относится лишь к абстрактной окружности, свойства которой пребывают неизменными в сфере воображаемого. То же самое относится к треугольникам или трапециям: до тех пор, пока мы даем определения геометрическим фигурам, этим определениям, единожды зафиксированным, не грозит потерять актуальность. К несчастью, реальный мир мало напоминает собой геометрию, очень немногое не испытывает на себе влияния времени. Вещи, в особенности те, которые обладают собственной энергией, обречены на постоянное изменение. Сегодняшний квадрат завтра может стать треугольником, а после и вовсе превратиться в круг. Короче говоря, определяя нечто, отличное от геометрических фигур, нечто, существующее в реальном мире, мы должны иметь в виду, что в будущем оно может стать другим. В противном случае наше определение окажется похожим на тесный и ненужный корсет. Снимок приближающегося поезда запечатлевает лишь один из моментов его движения. "Глядите, это поезд!" - с гордостью говорим мы, подразумевая тем самым, что сумели сфотографировать колеса, дым из трубы и машиниста, выглядывающего из кабины. Да, несомненно, это поезд. Но фотография ничего не скажет нам о главном свойстве движущегося поезда: о его движении. Фотография оказывается весьма далекой от того, что на ней изображено, настолько далёкой, что мы не можем даже сравнивать ее с оригиналом. Другой пример: ископаемая смола, янтарь. Бывает, что в нем попадаются насекомые, мы можем рассмотреть их, определить, что это, скажем, мухи. Но они неподвижны. Мы не можем сказать, что это не мухи, но они неподвижны, мертвы. Некоторые из определений, которые придумали ученые, напоминают такую фотографию поезда или застывших в янтаре мух. На первый взгляд они кажутся простыми и понятными, но они безжизненны. Возможность такого досадного исхода я и имел в виду, когда говорил об аккуратности в определениях. Необходимо дать точное и строгое определение движущемуся предмету или меняющемуся понятию. К примеру, если сказать, что полицейский - это человек в белой форме и с мечом на боку, то полиция попадет в затруднительное положение, так как согласно этому определению полицейский не может отдыхать дома в юката (юката -легкое кимоно для повседневной носки, - прим.пер.) Но постоянно носить форму и меч - неудобно, особенно, в жаркую погоду. Всадник - есть человек на коне, но это будет верным только пока ему не захочется пройтись пешком. Подобные примеры бесконечны, и я предпочел бы с ними покончить, я ведь обещал определиться с термином "развитие", но никак не могу разобраться с общими вопросами определения терминов. Думаю, тем не менее, что это длинное объяснение поможет нам избежать ошибок, которые с такой легкостью совершают ученые. И данное знание окажется нам полезным.
   Итак, я возвращаюсь к термину "развитие". Развитие похоже на поезд, на мух, на всадника и на полицейского - оно находится в движении. Нельзя запечатлеть отдельную фазу этого движения и назвать ее развитием. Вчера я был в Вакано-ура. Одни говорят, что там большие волны, другие, напротив, утверждают, что место это на редкость спокойно. Мы не знаем, кто из них прав на самом деле. Мы можем выяснить, что разница в столь противоречивых оценках объясняется лишь тем, что люди были там в разное время. И те, и другие говорят о том, что видели, вовсе не пытаясь обмануть нас. Подобные определения могут пригодиться, но в то же время они далеко не безвредны. В своем определении развития я надеюсь избежать такого вреда. Определение при подобном подходе может оказаться двусмысленным, но, по крайней мере, оно позволит отличить одно понятие от другого, а это уже неплохо. Господин Маки предупредил меня, что чересчур долгие разглагольствования могут наскучить вам. И всё же путь от калитки до дверей дома иногда оказывается длиннее обычного. Итак, я считаю, что развитие - это способ, которым проявляет себя стремление человека жить. Таково моё мнение, но и вы согласитесь с ним. То, о чём я сейчас говорю, не записано в книгах, но и ничего необычного в этом определении нет, хотя оно чрезвычайно расплывчато. Если бы мое продолжительное вступление оборвалось бы на таком простом определении, вы, возможно, сочли бы это насмешкой. Но именно такая форма определения развития оказывается неизбежной. Давайте разберемся. В этом протекающем во времени непрерывном процессе, в развитии, оно же проявление жизнеспособности человека, я хочу различить две разновидности. Точнее, мне лично известно только о двух его разновидностях. Первая по своей природе активна, вторая пассивна. Я прошу прощения за банальность такого толкования. Активный способ выражения жизнеспособности человека означает трату энергии, пассивный - её сохранение. Два этих совершенно различных и несочетаемых друг с другом рода человеческой деятельности и образуют процесс развития. Может быть, все это пока еще кажется вам слишком абстрактным. Но я думаю, что из моих последующих объяснений станет понятнее, что я имею в виду. В сущности, наша жизнь может быть проинтерпретирована сотней разных способов, и каждый, в свою очередь, может быть довольно сложным. Я думаю, что единственным простым способом сказать, что такое жизнь, будет утверждение, что жизнь -это внешнее проявление, движение или возобновление энергии. Лишь когда мы обнаруживаем в себе энергетический отклик на события внешнего мира, мы способны осознать, что живы как человеческие существа. Множество актов этого осознания за всю историю человечества и образует его развитие, культуру и цивилизацию. Виды наших реакций на внешние стимулы исключительно разнообразны. Но я думаю, что их можно свести к двум основным, прежде упомянутым: мы стремимся или избегать излишней траты сил, или, напротив, затратить их добровольно столько, сколько необходимо для удовлетворения наших потребностей. Первый вид я называю деятельностью по сохранению энергии ради удобства, второй - стремлением растратить её ради удовольствия. Мы принимаем и считаем истинным, что должны выполнять наши обязательства по отношению друг к другу. Нам становится легче, когда мы выполняем наш долг. Но если мы прислушаемся к себе, то увидим, что нередко стремимся поскорее освободиться от обязательств, выполняя с наименьшими затратами то, к чему побуждают или принуждают нас другие люди или обстоятельства. Сама природа приводит нас к принципу сохранения энергии, и наше желание осмыслить его является ключевым моментом в процессе развития. Кроме этого пассивного усилия по сохранению энергии, развитие происходит и за счет другого состояния, в котором мы активно и осознанно ее тратим. Обстоятельства последнего могут меняться и усложняться с течением времени. Если быть кратким, то ситуации, в которых оно возникает, можно упрощенно определить как увлечение или хобби. Общеизвестно, что такое хобби. Их множество - рыбалка, охота, бильярд, игра в го. Нет необходимости объяснять, что это такое. Люди занимаются хобби по собственному желанию, без принуждения, расходуя свою энергию для собственного удовольствия. Последовательное углубление этого вида мотивации приводит к занятиям литературой, наукой или философией. Несмотря на их сложность, они являются простым продолжением идеи хобби. Я думаю, что эти два типа ментальной деятельности: пассивное сохранение энергии в ответ на внешние раздражители и ее активная трата во время досуга, эволюционируют и реализуют в себе развитие общества во всей его сложности. Результаты этого мы можем наблюдать в реалиях мира, в котором живем. Ради сохранения энергии были изобретены способы работать меньше, а делать больше - и в меньшее время. Воплощение этой идеи - пароходы, локомотивы, автомобили, телеграф, телефон. Результаты впечатляют, однако их первопричина кроется в простой лени. Если отправить человека из Вакаямы к Вакано-ура, то он, вероятнее всего, откажется, или же, если поездка неотложная, попытается совершить ее наилегчайшим способом за кратчайшее время. Мы стремимся сохранить как можно больше энергии. В этом причина появления рикши. Если мы настаиваем на более экстравагантном способе передвижения, то к нашим услугам велосипед. В результате этой нашей настойчивости были изобретены электропоезда, автомобили, самолеты.
   Это естественная тенденция. С другой стороны, один-два раза в год мы можем захотеть совершить продолжительную прогулку пешком несмотря на то, что и поезд, и телефон уже изобретены. Мы хотим утомить наши тела, заставить их искать усталости. В этом - роскошь наших ежедневных прогулок, использующих силу наших тел. Как замечательно было бы, если бы командировки совпадали по времени и целям с нашими собственными желаниями! Но обычно все случается иначе. Не хочется совершать необходимый визит, и мы изобретаем все новые способы избежать его. Визит заменяется письмом, письмо - телеграммой, телеграмма - телефонным звонком. В сущности, наша тяга к бездействию, стремление к самосохранению, эгоистичная лень, возмущенные возгласы вроде "Не имеет смысла так надрываться! Не делай из меня дурака, это уж слишком!" приводят к возникновению механических чудовищ. С их помощью расстояния становятся меньше, промежутки времени - короче, затраты - меньше. Мы делаем все, лишь бы не делать ничего. При этом возможности тратить энергию на досуг непрерывно преумножаются, расширяясь неограниченно. Конечно, разум, на всех путях своих стремящийся к удовольствиям, не может устроить приверженцев добродетели: "Стыдно!" - возможно, скажут они. Однако стыд - это вопрос морали, а не аргумент для дискуссии о фактах. Наше желание заниматься желаемым зреет в нас 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. У нас есть работа, которую тем не менее нужно делать, но при отсутствии внешнего давления мы в силу своей природы эгоистично стремимся тратить свои силы лишь на то, что хочется нам самим. Конечно, расходуя энергию на то, что любим, мы не обязательно занимаемся этим подолгу. Досуг не обязательно предполагает женщин. Чем бы мы ни занимались, мы отдаем этому столько времени, сколько позволяет наш образ жизни. Если кто-то хочет рисовать, он постарается сделать все возможное, чтобы рисовать постоянно. Если кого-то интересуют книги, он будет отдавать их чтению все свое свободное время. Сыновья настаивают на том, что им нравится учиться, и запираются в своих кабинетах, не обращая внимание на встревоженных родителей. Постороннему наблюдателю это непонятно. Отец трудится, чтобы дать возможность сыну получить университетское образование, в глубине души надеясь уйти в отставку после того, как сын закончит обучение и станет, скажем, преуспевающим бизнесменом. А между тем его победоносно настроенный сын, занятый поиском вечных истин в тиши кабинета, вовсе не озабочен необходимостью зарабатывать себе на жизнь. Родители считают образование необходимым условием нормального заработка, в то время как дети относятся к нему, как к радости и удовольствию... Ни учителя, ни защитники добродетели не в состоянии остановить поток энергии, которым мы питаем наши увлечения. Никто, даже самый строгий и трудолюбивый человек, не оставляющий в своей насыщенной конкурентной борьбой жизни места для удовольствий, ничего не может поделать с многочисленными следствиями и проявлениями увлеченности. Вчера я останавливался в Вакано-ура. Я видел висячую сосну, святилище Гонген, храм Кимиидера, а рядом - гигантский 60-метровый подъемник. Я стоял позади своей гостиницы и смотрел, как он движется вверх и вниз, увешанный гроздьями туристов. Признаюсь: я, как и эти туристы, был прикован к зрелищу, словно медведь к своей решетке в зверинце. Однако расположена эта клетка в месте, которое находится вне нашего жизненного пространства, ведь подъемник не является жизненно необходимым сооружением. Этого всего лишь машина, построенная из и ради любопытства. Мы спускаемся и поднимаемся. Безусловно, это развлечение. Любопытство и развлечение, а не что-то такое, что может улучшить качество нашей жизни. Это только один из примеров, и мы должны признать, что количество устройств такого рода увеличивается с развитием цивилизации. Более того, соответствующая разновидность роскоши становится все более утонченной. Круг делается все больше и больше, углубляясь и образуя воронку. С каждым годом он становится все шире в диаметре, занимая все больше места, что не предполагалось сначала.
   Короче говоря, две эти причины -изобретения, патенты и машины, вызванные к жизни нашим стремлением к максимальному сохранению энергии, а также непреодолимая тяга к удовольствиям, сплетаются друг с другом, образуя загадочный узор развития, зашедшего в свой тупик. Если мы определим развитие так, то получим противоречивое, парадоксальное понятие, которое, тем не менее, в наших силах принять и осмыслить. Если мы спросим себя, как получилось, что человечество следует именно такими путями в своем развитии, то можем лишь ответить, что рождены такими, что не знаем иных путей. Мы можем сказать, что мы там, где оказались, именно благодаря такой двойственности нашей природы. Больше того, я скажу вам, что мы не можем пребывать в неподвижности, так как иначе не выживем. Ведь развитие слагается из наших собственных усилий. И наше современное положение в мире является результатом сложения этих усилий за долгие тысячи лет. Казалось бы, нам должно было стать гораздо легче жить, но как обстоит дело в действительности? Честно говоря, мне жизнь дается не легко. Боль и проблемы наших предков по-прежнему с нами. Более того, чем дальше мы продвигаемся в своем развитии, тем сложнее становится жить. Безусловно, мы достигли многого благодаря потокам двух мощных энергий. Уровень жизни повышается, однако тяготы и страдания, испытываемые человеком во имя выживания, не смягчаются сколь-либо заметно. Экзамен в начальной школе и в университете отличается лишь уровнем, оставаясь в основе своей соревнованием и испытанием примерно равной тяжести. Если сравнивать счастье и несчастье людей в прошлом и настоящем, можно заметить значительную разницу лишь в масштабах и способах сбережения и траты человеческой энергии. Печали, тревоги, заботы и усилия по выживанию не становятся ни меньше, ни легче. Напротив, возможно, что сейчас стало тяжелее, чем прежде. В прошлом мы боролись не на живот, а на смерть. Иначе бы мы не выжили. Мы использовали все возможности, чтобы выжить, не заботясь о роскоши. Наши желания были скромны. Для того, чтобы почувствовать себя счастливыми, нам было достаточно дать отдохнуть нашим уставшим рукам и ногам. Но сейчас мы боремся уже не ради сохранения жизни. Условия состязания стали иными. Мы беспокоимся не о жизни и смерти, а о выживании и выживании. Пусть это звучит странно, но я хочу сказать, что мы обеспокоены своим жизненным статусом, отличием состояния А, в котором находимся, от состояния Б, в котором могли бы находиться. Рассмотрим один такой пример, связанный с сохранением энергии. Мы можем выбирать, работать ли нам рикшей или сидеть за рулем автомобиля. Ни один из вариантов выбора не представляет опасности для нашей жизни. Но они отличаются энергозатратами - работая рикшей придется попотеть. А если мы выберем машину (если, конечно, будем в состоянии ее приобрести), то можно и пассажиров не брать, и перемещаться на большие расстояния за меньшее время. К тому же, машина едет сама, её не нужно тащить. Работать будет много проще благодаря меньшим затратам энергии. Раз мы живем в то время, когда автомобиль уже изобретен, рикша неизбежно проиграет автомобилю, и после поражения он будет вынужден навёрстывать упущенное. Так, при появлении на горизонте цивилизации новых средств, позволяющих сэкономить энергию, возникает некоторое бурление - феномен, связанный с непредвиденным уменьшением давления со стороны среды. В силу своей природы, мы продолжаем совершать какие-то движения, пока равновесие не установится вновь.
   Похожие вещи происходят и с активной тратой энергии. Человек, обычно курящий дешевую марку сигарет "Сикисима", однажды может попробовать отличный турецкий табак, который предпочитает его сосед. Должно быть, турецкий табак понравится ему больше. В итоге он, возможно, устыдится своих дешевых привычек и начнет курить дорогие сигареты превосходной турецкой марки. И опять возникает соревнование. Иными словами, мы попросту стремимся к роскоши. Защитники добродетели и моралисты призывают нас отказаться от роскоши из этических соображений. Возможно, они и правы, но человеческая природа берёт свое, и, как показывает практика, их усилия ни к чему не приводят. Мы убедимся в этом, если посмотрим, насколько роскошной стала наша жизнь по сравнению с днями минувшими. И раз основной тенденцией развития остаётся усиление соревнования в областях действия активной и пассивной энергии, то мы долго и целенаправленно шли именно к этой роскоши, многое сделали для её достижения, много трудились, изобрели множество разнообразных вещей. Однако наш стандарт жизни, наше восприятие ее сложности может остаться сейчас таким же, как и 50, 100 лет назад. Следовательно, даже теперь, когда армады машин трудятся над сохранением нашей энергии, когда варианты досуга, которому мы можем посвятить свое время и силы, стали бесчисленными, боль выживания человека в мире остается достаточно серьезной. Можно даже сказать, очень серьезной. Ибо раз мы не можем достаточно высоко оценить значение машин, оберегающих наши силы, раз все богатство доступных нам удовольствий не доставляет нам радости и утешения, мы можем присовокупить к слову "больно" наречие "очень"... Думаю, к этому парадоксу нас привело само развитие цивилизации.
   Теперь я хочу перейти к другой теме. Развитие Японии. Может показаться, что раз понятие развития оказалось таким простым, то о развитии Японии будет достаточно сказать, что это частный случай развития. И тогда моя лекция была бы завершена. Однако ситуация более сложна, и о развитии Японии не получится рассказать в двух словах. Почему? Да в том и состоит цель моей лекции, чтобы объяснить это. Кто-то, услышав такое, удивится, что мы до сих пор как бы топчемся в прихожей. Но наш дом не слишком велик, в нём не так много комнат, и моя лекция тоже невелика. Как лектор, я сам бы устал от чересчур долгой лекции. И в соответствии с принципом сохранения энергии я завершу её, как только такая возможность представится. Поэтому я прошу у вас еще немного внимания. Основной вопрос тут в том, чем отличается современное развитие Японии от общего случая развития. Отвечая вкратце, я сказал бы, что развитие на Западе (да и вообще, развитие как таковое) происходит спонтанно и в соответствии с присущими развивающемуся объекту внутренними свойствами. Между тем развитие Японии обусловлено внешними факторами. Когда я говорю о спонтанности, о внутренней обусловленности, я имею в виду естественный процесс, происходящий изнутри, свободно, как, например, распускание цветка. Бутон раскрывается, разворачиваются лепестки. Внешне обусловленный процесс, напротив, управляется сторонней силой. Можно сказать, что развитие на Западе происходит естественно и непрерывно, как движение по небу облаков, или течение воды в реке. Развитие Японии со времен реставрации Мэйдзи происходит совершенно иначе. Безусловно, у любой страны есть соседи, которые оказывают на нее известное влияние. Япония не была совершенно изолирована и в своём развитии испытывала сильные влияния со стороны государств Корейского полуострова и Китая. Тем не менее, на протяжении большей части своей истории Япония развивалась самостоятельно. Если можно так выразиться, Япония 200 лет была под наркозом, а затем контакт с западной культурой сбросил ее с койки. В нашей истории не было примеров влияния более сильного, чем это. Это резкий и болезненный удар по процессу развития нашей страны.
   Как я уже сказал, Япония, развивавшаяся до этого момента самостоятельно, была вынуждена отказаться от самоконтроля и под влиянием внешней силы следовать за ней. Япония находится в этой ситуации вот уже 40 или 50 лет, и все это время мы испытываем постоянное неослабевающее воздействие внешней силы. Это совсем нелегкий и далеко не безобидный внешний стимул. Всё это время мы находились под давлением и, видимо, останемся под ним на ближайшие десятилетия, а то и навсегда. Если, конечно, сможем это пережить и вынести. Эту ситуацию следует воспринимать как вынужденное развитие. Причина её проста. Как я уже говорил, культурный прогресс или цивилизация на Западе, с которой мы вступили в контакт 40 или 50 лет назад и которую не можем более избегать, в десятки раз эффективнее в смысле сохранения энергии. Запад может предложить нам в десятки раз больше способов расходовать энергию на удовольствия. Возможно, это неудачное объяснение. Наше внутреннее развитие привело нас к некоторому уровню технологии. И вдруг на нас совершенно неожиданно обрушивается цивилизация, в десятки раз более развитая технологически. В силу ее давления мы вынуждены развиваться неестественным для нас способом. Вот почему развитие Японии так непохоже на безмятежную прогулку по улице. С пронзительными воплями мы вприпрыжку бежим за Западом. У нас не хватает времени, чтобы делать все необходимые для движения вперед шаги. Мы наспех шьем одежду самой большой иголкой. То, что мы прыгаем, а не идем, ограничивает время нашего контакта с землей. Из 3 метров наши ступни проходят не боле трети метра. На оставшиеся 2.7 метра у нас просто не хватает времени, и мы перепрыгиваем их. Надеюсь, теперь вам стало понятно, что значит , что развитие вынужденное. Его влияние на наше сознание носит довольно странный характер. Я не хочу вдаваться в подробности, тем более, что эта лекция не по психологии. Я лишь упомяну некоторые факты и затем вновь вернусь к своей главной теме. Прошу у вас еще немного внимания. Дело в том, что состояние нашего сознания весьма неустойчиво, оно непрерывно меняется. Вы слушаете лекцию, я что-то перед вами говорю. Происходит обмен понятиями и представлениями, оба наших сознания работают. Между ними что-то происходит. Мы называем этот процесс передачей смысла. Отрезок этого процесса, минута или секунда, несёт в себе какой-то смысл. Я не буду останавливаться на том, как именно это происходит. Я пересказываю то, о чём учёные пишут в своих книгах, и с чем я согласен. Восприятие, вне зависимости от своей продолжительности, не есть что-то статичное и постоянное, зафиксированное раз и навсегда в определенный момент времени. Оно длится, и смысл передается как раз в процессе, в движении. В этом движении понимания возникают ясные и темные отрезки, его траекторию не получится передать прямой линией, это лучше сделать с помощью дуг или изгибов, позволяющих показать все его скачки и неровности. Впрочем, боюсь, мое объяснение только все запутывает. Ученые всегда объясняют простые вещи слишком сложно. Судьи притворяются, что понимают вещи, в которых, на самом деле, ничего не смыслят. И те, и другие заслуживают критики. Поэтому я попытаюсь сказать проще.. Даже для поверхностного знакомства с тем, что из себя представляет предмет, требуется некоторое время. Наше понимание начинается с нуля, с полного непонимания, и возрастает до какого-то уровня за определенное время. После этого мы видим объект достаточно четко и думаем, что знаем, что он из себя представляет. Если продолжать наблюдать за ним, то через какое-то время его образ опять становится неживым и тусклым. Понятие, однажды ставшее в сознании четким и определенным, снова расплывается, его смысл затемняется. Вы можете проверить это сами, для этого не нужно никаких машин: наш мозг так устроен, что даже самый простой мысленный эксперимент поможет сделать наглядным то, что я хочу сказать. Когда мы читаем книгу, то воспринимаем слова последовательно. Прочитав первое слово, я держу в памяти четкое представление о том, что оно означает. Следующее слово еще не прочитано, и я не имею о нем ни малейшего представления. Когда я читаю второе слово, четкий образ первого уже начинает исчезать из моей памяти, наконец, после третьего слова от первого остается лишь воспоминание, и в конце концов моя память удерживает лишь воспоминание о смысле всей прочитанной фразы. То, о чём я рассказываю, есть результат анализа психологами процесса восприятия человеком смысла, одного мгновения этого процесса.
   Те же соображения можно применить к процессу коллективного восприятия информации обществом в течение дня, месяца, десятков лет. То есть, мне кажется, что суть явления не изменится, если мы будем говорить о коллективном восприятии в течение продолжительного времени. Например, все вы сейчас слушаете мою лекцию. Возможно, кто-то не и слушает, но тем не менее предположим, что это так. Содержание моей лекции оказывается воспринимаемым вашим коллективным сознанием, уважаемые слушатели. И одновременно что-то из того, что происходило с вами до этой лекции, скажем, то, что вам было жарко по дороге сюда, или что вы, напротив, промокли под дождем, становится далеким, расплывчатым, менее определенным. А когда вы окажетесь на улице после этой лекции, то наверняка обрадуетесь свежему ветерку, и ваше сознание отдаст себя этому чудесному ощущению, и в конце концов вы забудете про мою лекцию. Не то что бы я был рад этому, но так все равно случится, это реальность, которую нельзя изменить. Даже если бы я попросил вас запомнить все, о чем сегодня говорил, на всю жизнь, никто всё равно не подчинился бы такому неестественному и насильственному предложению. Точно так же коллективное сознание удерживает в себе лишь то, что актуально и насущно для него в данный момент. Глядя в прошлое, мы можем видеть, как менялось наше мироощущение на протяжении всей жизни. Мы имеем привычку давать названия соответствующим её периодам - школа, университет, и так далее. Мы помним какие-то промежутки времени, отвечающие этапам развития наших представлений о мире и тому, что нас тогда занимало, что казалось важным и существенным. Так, последние 4 или 5 лет коллективная мысль японцев была сосредоточена на японо-русской войне. Теперь же это место занято японо-британским соглашением. Я хочу расширить результат проведённого психологами анализа процесса понимания на коллективный разум и на промежутки большей длительности. Мне кажется, что линия развития, жизненный путь, по которому движется человеческое существо и человеческое общество, складываются из дуг и участков кривых, подобных тем, которые возникают при восприятии нами слов человеческой речи.
   Конечно, и число, и размеры, и форма дуг могут меняться. Но они, как волны, последовательно сменяют друг друга, становясь цепочкой причин и следствий. Одним словом, ход развития должен быть обусловлен внутренними причинами. Вот сейчас я на сцене и читаю Вам лекцию. Те из вас, кто слушает её в первый раз, не знают, о чем я буду говорить в ближайшие десять минут. Через двадцать минут вы поймете мои основные положения, через полчаса вам может показаться, что лекция становится все интереснее, через сорок минут она уже может производить на вас впечатление малопонятной, через пятьдесят вы попросту устанете, ну а через час начнете зевать. Конечно, никакой уверенности, что все именно так и случится, у меня нет, но если всё-же случится, а я, тем не менее, буду продолжать стоять здесь и два, и три часа, то лекция определенно превратится в насилие над вашей волей и меня постигнет неудача. Почему? Да потому, что по отношению к вам лекция сама по себе является событием, обусловленным внешними для вас факторами, она направлена против вашей воли. И даже если я стал бы кричать, это не поможет мне, так как ваше терпение уже иссякло. Вам может захотеться кофе с печеньем, или что-нибудь покрепче, или просто уйти, но это желание естественно и происходит изнутри вас, и потому я не могу осудить ваше нежелание продолжать слушать меня.
   Итак, я возвращаюсь к теме развития современной Японии, и надеюсь, что после стольких объяснений она станет вам более понятной. Если бы Япония развивалась естественно, в соответствии со своими собственными, присущими ей свойствами, то мы наблюдали бы, как сначала возникает волна A, как потом она вызывает волну B, а та C. Но к сожалению, все происходит совсем не так. Когда я говорю "не так", то имею в виду следующее. Как я уже говорил, культура, в которой потребление и сохранение энергии происходят на уровне 20 единиц, под воздействием внешней силы вынуждена быстро поднять их до уровня 30. Мы похожи в этом на человека, схваченного Тэнгу, длинноносым гоблином из японских сказок. Все, что мы можем сделать в этой ситуации - это вцепиться в него и крепко держаться в надежде сохранить жизнь. Мы с трудом понимаем, в каком направлении движемся, какие шаги совершаем. Волна B сменяет волну A, когда возможности A уже целиком использованы. В естественной ситуации переход к новой волне происходит в соответствии с запросами, возникающими в глубине нашей души. Да, все плохое и все хорошее в старой волне исследовано и исчерпано, пора переходить к новой. Мы не испытывам ни сожаления, ни тягостных чувств, поскольку возможности волны исчерпаны, она сброшена и оставлена позади, как старая змеиная кожа. Когда мы переходим к новой волне, начиная вновь качаться на ее гребнях и впадинах, у нас всё-таки нет чувства, что мы взяли напрокат костюм для званого вечера. Но волна, которая определяет на текущий момент развитие Японии, это волна с Запада. И всё бы ничего, да вот только матрос, то и дело ей подбрасываемый, - это японец, которому весьма неуютно чувствовать себя чужим на своем корабле. Мы еще не выяснили, чем была для нас старая волна, а нам говорят, что пора пересаживаться на новую. Похожая ситуация возникает во время обеда, когда мы так спешим, что даже не замечаем, какие блюда появляются и исчезают на столе, какие из них мы успели попробовать, а какие были убраны еще до того, как мы обратили на них внимание. Нация, двигающаяся по такому пути развития, не может не чувствовать некоторой внутренней опустошенности. Она должна ощущать неудовлетворенность и напряжение. К сожалению, есть люди, которые считают, что беспокоиться не о чем, что Япония, принимая западные традиции, следует своим путем. Это плохо, это неправда - и, к тому же, это поверхностно. Так, ребенок, которому не нравится вкус табака, делает вид, что ему доставляет удовольствие курить, полагая, что в этом случае его будут считать взрослым. Мы, японцы, стали таким ребенком. Как же мы жалки... Рассмотрим, к примеру, союз между Японией и Западом. Мы не можем назвать это развитием. Пока мы союзничаем с Западом, мы не можем настаивать на японских правилах поведения. Кто-то из вас может заметить на это, что незачем водить компанию с иностранцами. Но, увы, реальность такова, что мы вынуждены вступить в этот контакт. Будучи же в компании личности более сильной, мы вынуждены подавлять себя, следуя привычкам и манерам другого. Мы обвиняем друг друга в неумении держать вилку с ложкой и гордимся, когда способны с ними управиться. И это только потому, что иностранцы сильнее нас. В противном случае наши места поменялись бы, и мы, а не они, заставляли бы других изучать свои манеры. Но поскольку ситуация такова, какова она есть, западные манеры изучаем мы. Свои собственные манеры изменить мы не можем, для этого нет никаких внутренних поводов, поэтому мы механически заучиваем западные. Западный этикет не вырастает изнутри нас, как нечто само собой разумеющееся. Поэтому он неестественен для нас и кажется нескладным. Конечно, это не развитие, а простейший вопрос поведения, который даже и частью развития не может быть назван. Приведя этот пример, я хотел подчеркнуть вынужденный, а не естественный характер всего происходящего сейчас в Японии, вплоть до событий повседневной жизни. Если попытаться определить этот феномен вкратце, то можно сказать, что развитие Японии в настоящий момент является поверхностным. Конечно, я отнюдь не хочу сказать, что оно поверхностно во всех своих аспектах. В таких сложных вопросах, как этот, стоит избегать крайностей. И тем не менее, мы должны признать, что даже если мы будем льстить себе, то в чем-то, а может быть, во многом, наше развитие является поверхностным. Я не хочу сказать, что это плохо, и что мы должны избавиться от этого. Альтернативы нет, и мы должны продолжать жить, несмотря на душащие нас слезы.
   Вы спросите, а можно ли идти медленно, продвигаясь вперед шаг за шагом, вместо того, чтобы уподобляться ребенку на плече у взрослого, который несет его в неизвестном направлении. Мне хотелось бы думать, что это возможно. В противном случае, если мы попытаемся за 10 лет выполнить то, на что на Западе ушло 100 лет, и будем делать это, внутренне переживая все этапы процесса, результаты будут трагическими. Для того, чтобы вместить век чужого опыта в десятилетие своего, избегая подражания, мы должны будем работать с десятикратным напряжением, компенсируя им недостаток времени. Это обычная арифметика, которая станет яснее, когда я разберу пример академического исследования. Конечно, мы не будем говорить о тех ученых, которые перенимают новую теорию, а потом настаивают на своем авторстве. Предположим, что ученый занимался серьезными исследованиями, и его результаты были сформулированы как теория A, развившаяся в теорию B, а затем в C естественным образом, безо всякого тщеславия или гонки за модными идеями. Пусть за 40 или 50 лет своего труда он достигнет результатов, которые на Западе были получены за 100 лет. Стало быть, на Западе, превосходящем нас в интеллектуальной и физической мощи, понадобилось 100 лет, чтобы проделать тот же путь. Хотя мы и не стали пионерами в этой области, мы можем гордиться нашими достижениями. Но я уверен, что в то же время мы будем ощущать значительное нервное истощение, связанное с выполнением такого объема работы за вдвое меньшее время. Поэтому если мы сядем и задумаемся, то, вероятно, придем к выводу, что большинство из нас приблизятся к пределу своих сил и возможностей уже через десять лет, работай они с усердием настоящего ученого. Сказать, что человек, не вынесший подобного ритма в течение десяти лет, не является настоящим ученым, было бы слишком. Я считаю, что нервное истощение в результате такого труда вполне естественно для любого человека. Пример с ученым я выбрал из-за его понятности. Я уверен, что эта теория работает для любых аспектов развития. Я уже говорил, что те выгоды, степень удовлетворения результатами и внутреннее спокойствие, которые дает нам развитие, являются поверхностными. Я объяснял, что из-за того, что мы становимся все более раздраженными в условиях, когда развитие общества ужесточает механизмы соревнования, мы не стали намного счастливее, чем наши предки.
   Развитие будет происходить поверхностно в силу обстоятельств, в которых оказалась сейчас Япония. Мы можем приложить все усилия для того, чтобы избежать этой поверхностности, но это возможно лишь ценой нервного истощения. Никакими словами невозможно выразить, в насколько неудачной и плачевной ситуации оказались мы, японцы. Мое заключение будет простым. Я не буду просить вас делать то-то и то-то. Мои выводы неутешительны. Я лишь вздыхаю, совершенно не представляя себе, что тут можно сделать. Возможно, было бы лучше, если бы я не пришел к таким выводам. Мы стремимся к истине, не зная ее, но узнав, иногда сожалеем об этом. Я приведу в пример сюжет из одного романа Мопассана. Мужчина устал от своей законной жены, оставил ей письмо и сбежал к приятелю. Женщина была очень расстроена, она сумела найти его дом и придя к нему, подняла крик. Мужчина предложил ей деньги и развод. Однако женщина бросила деньги на стол и закричала, что пришла не ради денег, и что если он собрался бросить ее, то она лучше умрет, выпрыгнув из окна (это был третий или четвертый этаж). Мужчина, внешне оставаясь спокойным, махнул в сторону окна, как бы приглашая ее совершить этот поступок. И женщина выпрыгнула. Она осталась жива, но стала калекой. Мужчина, убедившись, что она искренне любила его, раскаялся в своих мыслях. Они снова стали жить вместе, и мужчине пришлось заботиться о своей жене-калеке. Если бы он сумел удержать свою подозрительность на приемлемом уровне, такого не случилось бы. С другой стороны, он так и прожил бы со своей подозрительностью остаток жизни. И, может быть, проверяя ее чувства к нему и не ведая, каковы они, он вовсе не хотел, чтобы его жена разбилась. Правда о развитии современной Японии та же, что и в этой истории. До тех пор, пока истина неизвестна, мы находим ее поиски интересными. Но впоследствии оказывается, что мы, возможно, были бы гораздо счастливее, не зная ее. В том случае, если результаты моей аутопсии окажутся верными, мы окажемся избавленными от всех иллюзий, связанных с будущим Японии. В эти дни мы уже не говорим с гордостью: "Смотрите-ка, в Японии есть гора Фудзи!". Но я часто слышу, как люди с той же гордостью говорят, что Япония стала передовой мировой державой после японо-русской войны. Сколь же наивно считать так! Как уже говорилось, мне нечего ответить на вопрос о том, как выбраться из сложившейся ситуации. Могу лишь сказать, что в тех границах, которые еще позволяют нам избежать нервного срыва, нам следует развиваться по возможности естественно, спонтанно, за счет внутренних, присущих нам свойств. Прошу у вас прощения за выявление этого горестного факта, стоившее вам часа неудобств. Я высоко ценю ваше внимание и симпатию: ведь то, о чем я говорил сегодня, является результатом моих долгих и непростых размышлений. Надеюсь, что вы будете снисходительны к недостаткам в моих рассуждениях.